Продолжение, начало — Фотограф. Формат судьбы. Часть 3
Дом сорок семь
Улица Заовражная оказалась глухим переулком на окраине, куда даже городской шум доносился как отголосок. Дом номер 47 стоял чуть в глубине, заросший диким виноградом, словно прятался от посторонних глаз. Деревянная вывеска — «Фотоателье» — была, почему-то, на английском языке.
Виктор остановился у калитки. Сердце стучало странно гулко, будто эхо в пустом зале.
«Ты слишком увлёкся чужими судьбами», — вспомнились ему слова сына в тот последний разговор.
Двор был пуст. Только ржавая фотокамера на крыльце — модель «Зенит-Е», точно такая же, как у него в юности. Он наклонился, чтобы поднять её, но пальцы прошли сквозь металл, будто сквозь дым.
— Заходите, Виктор Леонидович, — раздался голос из глубины дома.
Дверь скрипнула. Внутри пахло старыми альбомами и чем-то ещё — резким, медицинским.
Внутри было темно. Только слабый свет из-под двери в дальнем конце коридора рисовал на полу длинный жёлтый прямоугольник. Виктор шагнул вперёд — и тут же услышал за спиной тихий щелчок. Дверь закрылась сама собой.
— Здесь…
Голос прозвучал прямо над ухом, но в пустом коридоре никого не было. Только на стене висели фотографии — те самые, что он делал клиентам. Вот Лиза в медкнижке. Вот инженер Сергей с пропуском. Но все снимки были перевёрнуты вверх ногами.
Шаги привели его в комнату с круглым столом. На столе — карта города, утыканная булавками. Каждая булавка с крошечной фотографией.
— Садитесь, — сказал мужчина в жёлтых очках. Он сидел в тени, и только его руки были видны — тонкие, с синеватыми венами. — Вы уже догадались, да?
Виктор хотел ответить, но в этот момент на карте замигала одна из булавок — прямо на районе его дома.
— Ой, — сказал мужчина почти с сожалением. — Кажется, у нас мало времени.
Стены комнаты вдруг задышали. Обои с кленовыми листьями (точно такие же, как в его детской) начали медленно отслаиваться, открывая больничный кафель.
— Пап?
Голос сына прозвучал одновременно здесь и где-то очень далеко.
Виктор вскинул голову — голос сына звенел, как далёкий радиоприёмник, то исчезая, то возвращаясь:
«Пап… слышишь…?»
Жёлтые очки на столе перед ним вдруг покрылись трещинами. Сквозь них просачивалась яркая белизна — ослепительная, как свет операционной лампы.
— Выбор за вами, — сказал мужчина, но его голос уже менялся, становясь металлическим и знакомым. Голосом аппарата ИВЛ.
Виктор взглянул на свои руки — они начинали просвечивать. Сквозь кожу проступали трубки капельниц, как будто его настоящее тело лежало где-то под этим сном.
«Скорая приехала через 12 минут, — вдруг ясно вспомнилось. — Соседка кричала в трубку: „Он не дышит!“»
Последнее, что успел различить его взгляд, прежде чем ослепительная белизна, подобная разлитому молоку зимнего утра, поглотила комнату, — была фотография на столе. Старая, с загнутыми уголками, будто вынутая из альбома давних лет. На ней он сам, но не здесь, не в этом странном доме, а в больничной палате, где свет лампы падал на простыни с безжалостной стерильностью.
Белизна
Она разлилась перед глазами, как молочный туман над осенним лугом, — безбрежная, безвременная. Виктор Леонидович сделал усилие, чтобы поднять веки, но они уже были открыты.
— …за три дня ни разу не пришёл в сознание…
Голос. Женский. Удивительно знакомый.
— …динамика положительная, ЭЭГ обнадёживает…
Он узнал этот тембр — Лиза. Та самая Лиза. Пальцы его дрогнули, и острая, живая боль пронзила грудь. Как странно — он почти обрадовался ей, ибо боль означала: он здесь.
— Пап?
Сквозь влажную пелену ресниц мир медленно обретал очертания. Сперва — потолок, испещренный трещиной, что извивалась причудливым змеиным узором, напоминая ту самую речушку под Саратовом, которую он когда-то снимал на свою первую «Смену». Затем — знакомый силуэт: сын, в помятом свитере с выцветшей надписью какого-то питерского клуба, с лицом, посеревшим от бессонных ночей. И наконец — у окна, озаренная розоватым светом наступающего утра, стояла она: медсестра, чей силуэт, обрамленный сиянием рассвета, был точь-в-точь как на том странном снимке из кошмарного «ателье».
— Пап? Ты меня слышишь?
Голос сына прозвучал так близко, будто доносился из самого детства. Виктор попытался пошевелить губами. Сухой шёпот вырвался наружу:
— Что… случилось?
Сын наклонился ближе. Виктор увидел его лицо — осунувшееся, с тенью небритых щёк, но с теми же ясными глазами, что и в десять лет.
— Три дня назад тебе стало плохо. Ты упал в коридоре… Соседка услышала, вызвала скорую.
Виктор медленно перевёл взгляд на потолок. Трещина над койкой извивалась, как знакомая речка из его юности.
— А… фотосалон? — выдохнул он.
Сын нахмурился, растерянно провёл рукой по лицу.
— Какой фотосалон? Ты же… — он запнулся, — ты же три дня назад потерял работу. В той конторе, где последние годы работал.
Тишина. Только капли в системе отсчитывали секунды.
— Но я… клиентов… — прошептал Виктор.
Сын сжал его руку — тёплую, живую.
— Ты всё бормотал про каких-то людей. Про то, что должен их «доснять»… Я не понимал.
В дверях мелькнул белый халат. Медсестра подошла ближе, поправила подушку. На груди у неё блеснул бейдж: «Елизавета Сергеевна. Отделение реанимации».
Их взгляды встретились.
— Доброе утро, — сказала она. И подмигнула — совсем как тогда, в его сне.
А на тумбочке, в скромной вазе с отколотым краешком, красовались свежие пионы — их нежные лепестки, ещё хранящие капли воды, казались единственным мостиком между тем миром и этим.
КОНЕЦ.
____________________________________
Первоначально рассказ «Фотограф.Формат судьбы» был опубликован на моем канале в Дзене. Там же можно оставить отзыв о рассказе.