Продолжение. Предыдущая история «Полдень, который есть».
Эпиграф:
Мы жили среди призраков, даже не подозревая, что сами стали негативами в чьём-то альбоме.»
— Выцветшая надпись на обороте фотографии 1947 года
Дом в руинах Штадтхалле
Они шли через город, которого больше не существовало. Сергей шагал быстро, не оглядываясь, но Алиса замечала, как его пальцы нервно перебирали ремешок камеры. Она пыталась запомнить путь — поворот у обгоревшей ратуши, затем узкий проход между двумя полуразрушенными домами.
— Здесь жили богачи, — бросил Сергей, спотыкаясь о вывороченную брусчатку. — Теперь живём мы.
Ветер шевелил обрывки афиш на стенах: «Концерт для восстановителей города!», «Смерть фашистским оккупантам!» Буквы расплывались под дождём, как будто само время стирало их.
Дом Сергея оказался в бывшем крыле Штадтхалле — когда-то здесь был концертный зал, теперь — скопление комнат, наспех отгороженных фанерой.
— Входи, — Сергей толкнул дверь, которая больше походила на снятый с петель шкаф.
Алиса замерла на пороге.
Комната с фотографиями
Они вошли в помещение, которое когда-то было артистической уборной, а теперь стало пристанищем для потерянной души. Стены, некогда украшенные дорогими обоями с золотыми лилиями, теперь походили на кожу прокажённого — выцветшие, покрытые пятнами сырости и плесени, местами пробитые гвоздями, вбитыми с такой силой, будто человек пытался пригвоздить к ним саму свою тоску. На этих гвоздях висели фотографии — десятки снимков разрушенного города, людей у костров, детей, играющих среди развалин, будто это не руины, а обычная детская площадка. Каждый кадр был криком боли, застывшим в серебряных зеркалах эмульсии, немым свидетельством того, как война превратила прекрасный город в груду камней, а людей — в тени самих себя.
В углу, где когда-то, возможно, гримировались оперные певцы, теперь стояли грубо сколоченные ящики с плёнками, покрытые толстым слоем пыли и чем-то липким, напоминающим следы отчаянных попыток удержать ускользающую реальность. На одном из ящиков кривыми, дрожащими буквами было выведено мелом: «Не трогать. 15.08» — дата, которая висела над этим местом как проклятие, как последний рубеж перед неизбежной катастрофой. Воздух в комнате был тяжёлым, пропитанным запахом сырости, химикатов и чего-то ещё — может быть, страха, а может, предчувствия того, что за дверью уже стоит кто-то, кого никто не ждал, но кто неизбежно должен был появиться.
Макс Коршунов
Дверь скрипнула — медленно, будто нехотя, — и в проёме возникла фигура, такая же измождённая, как и сам этот дом. Макс Коршунов стоял, опираясь о косяк, его пальцы впились в дерево, оставляя на гнилой краске бледные следы. Тень от провала в потолке падала ему на лицо, превращая глаза в две тёмные бездны, а усы — в расплывчатое пятно, будто кто-то стёр их с фотографии, но не до конца. Он дышал тяжело, словно нёс на плечах невидимый груз — не просто годы, а саму тяжесть времени, которое его предало.
— Я знал, что вы здесь, — прошептал он, и его голос звучал так, будто доносился сквозь толщу лет, — знал, но надеялся, что ошибся.
Объяснение при свете коптилки
Комната замерла, будто и она прислушивалась к словам, которые сейчас прозвучат. Макс опустился на ящик с плёнками, и старые доски жалобно заскрипели под его тяжестью — не только телесной, но и той невидимой ноши, что давила ему плечи. Коптилка, сделанная из гильзы, бросала на стены дрожащие тени, и фотографии оживали в этом танце света — разрушенные дома качались, люди у костров шевелились, дети на руинах поднимали головы.
— Всё началось с фотографии, — сказал Макс, и его голос звучал так, будто пробивался сквозь толстый слой ваты. — Обычного снимка, который не должен был ничего значить.
Он достал из кармана потрёпанный отпечаток — Сергей Коршунов, 1947 год, рыбацкий рынок. Но что-то было не так…
— Видишь эти тени? — Макс провёл пальцем по краю фото, где люди стояли слишком уж правильно, будто расставленные фигурки. — Их не было. Их добавили потом.
Алиса наклонилась ближе, и её дыхание заставило пламя коптилки дрогнуть.
— Кто?
— Мы, — Макс усмехнулся, и в этой усмешке не было ни капли радости. — Люди из будущего. Те, кто решил, что прошлое — это всего лишь глина в их руках.
Сергей резко поднялся, и его тень на стене взмахнула руками, как птица, попавшая в силки.
— Так это правда? — он схватил со стола другую фотографию, где в углу виднелся размытый силуэт женщины. — Она приходила ко мне! Говорила что-то про «петлю»…
Макс кивнул, и в его глазах отразилось пламя — маленькое, упрямое, готовое погаснуть в любую секунду.
Макс вздохнул и поправил коптилку, чтобы свет падал на фотографию.
— Сергей Коршунов — мой прадед. Ты, — он кивнул на Алису, — моя дочь. А Лена… — голос его дрогнул, — Лена — моя жена и твоя мать.
Сергей нахмурился:
— Тогда как она связана со мной?
— Через твоих будущих детей, — сказал Макс. — Ты женишься, у тебя родится сын. Потом внук. Потом правнук — это я. А Лена… — он перевёл дух, — Лена — не твоя кровь. Она вошла в нашу семью, когда вышла за меня.
Алиса перебила:
— Но тогда почему она исчезла?
— Потому что начала менять прошлое, — Макс потрогал фото. — И система удалила её, как ошибку.
Тишина в комнате стала густой, как смола. Даже ветер за окном затих, будто испугался того, что сейчас услышит.
— Она нашла способ разорвать петлю, — продолжил Макс. — Но для этого нужно было изменить одну маленькую деталь в прошлом.
Алиса медленно подняла глаза:
— Усы?
Пламя коптилки дрогнуло, и на секунду им всем показалось, что тени на стене зашевелились сами по себе.
— Да, — прошептал Макс. — Именно они стали ключом. Потому что…
— Потому что это не просто усы, — Макс провёл пальцем по своей верхней губе. — Это шрам на времени. Когда Алиса дорисовала их на фото, она случайно «замкнула петлю»: наши предки видели их у себя — и отращивали такие же. А потом… мы начали замечать трещины в реальности. Как будто усы — это антенны для аномалий…
В этот момент дверь распахнулась с таким грохотом, что фотографии посыпались со стен, как осенние листья.
В проёме стоял хранитель.
Последний кадр
Это было нечто, одетое в кожу времени — слишком длинные пальцы, слишком много суставов, лицо, состоящее из теней и забытых воспоминаний.
— Они нашли нас, — просто сказал Макс, вставая.
И тогда часы в углу комнаты пробили полночь.
Дверь распахнулась с грохотом, и Хранитель вошел — не шагая, а проплывая над полом, его слишком длинные пальцы скользили по воздуху, оставляя за собой трещины, как на старом стекле.
— Коршуновы… — его голос звучал, будто десяток записей наложили друг на друга, — Угроза… протокол… ликвидация…
Макс выстрелил. Импульсный заряд пронзил грудь Хранителя, но вместо крови хлынул поток цифр и букв — словно кто-то разорвал страницу с архивным документом.
— Не поможет… — Хранитель кашлянул пикселями. — Вы… ошибка… которую надо…
Он сделал шаг вперёд, и тогда Алиса схватила со стола фотоувеличитель — тяжёлый, металлический — и со всей силы ударила по его голове. Хранитель рухнул на колени. Его маска треснула, и под ней оказалось… лицо Макса.
Точнее, почти его лицо — но без усов, с холодными глазами, в которых не было ничего человеческого.
— Мы… ваше будущее… — прошипел двойник. — Хроноцентр… это вы… через триста лет…
Сергей отпрянул:
— Что за чертовщина?!
Макс поднял пистолет для последнего выстрела, но Хранитель вдруг рассмеялся — звук, как скрежет плёнки в проекторе.
— Убьёшь меня — сотрёшь себя…
Хранитель склонил голову, и на миг в его глазах мелькнуло что-то человеческое:
— Мы не хотим исчезнуть. Мы — вы, но ставшие системой. Если петля разорвётся, мы станем просто… пылью на фотографии.
Выстрел.
Тишина.
Комната застыла в синем свечении. Хранитель, распадающийся на пиксели, вдруг замер — время остановилось, как фотография в проявителе. Воздух дрогнул, и из разлома в реальности шагнула Лена. Но не та Лена, которую они знали. Её зеркальный скафандр переливался, как мокрая фотобумага, а на груди мерцала эмблема: «ВНС-3100».
Она говорила, не дожидаясь вопросов, её голос звучал странно — будто множество голосов в одном:
— Я не та Лена, что исчезла в портале. Я — то, во что она превратилась. Из тридцать первого века. Из Высшего Наблюдательного Совета.
Её пальцы щёлкнули, и комната преобразилась. Стены растаяли, превратившись в голографическую спираль времён, где мелькали знакомые лица и места.
— Хроноцентр, — её слова падали, как капли проявителя на фотобумагу, проявляя правду, — был ошибкой. В 2153 году группа учёных открыла способ изменять прошлое… и продавать эти изменения. Хочешь, чтобы твой прадед стал героем? Плати — и мы сотрём настоящего героя.
Она повернулась к Сергею:
— А ваш род… вы были случайностью. Мутацией. Вы видели то, чего не должны были видеть — разрывы в ткани времени. Поэтому вас сделали «дворниками» — находите аномалии, они их стирают.
Алиса сжала кулаки:
— А где наша мама? Настоящая Лена?
Лена-3100 достала устройство, похожее на старый фотоаппарат, но сделанное из света:
— Она застряла в точке разлома. Когда её стирали, часть сознания провалилась к нам. Мы предложили выбор: стать Хранителем… или нажать эту кнопку.
В комнате повисла тишина, густая, как проявитель.
— Что… что будет, если нажать? — прошептал Макс.
Лена-3100 улыбнулась, и в этой улыбке не было ничего человеческого:
— Всё начнётся заново. Без Хроноцентра. Без вас. Без меня. Вы не исчезнете… вы просто никогда не существовали. Но есть нюанс, — её голос вдруг смягчился, — время не стирает, оно… перезаписывает. Вы останетесь, но ваша история изменится. Хроноцентра не будет, но вы найдёте друг друга снова. Просто потому, что некоторые связи сильнее времени.
Её палец замер над кнопкой, а в глазах Алисы отражалась вся боль мира.
Клубничное мороженое
3100 год. Кафе «Хронос» на орбитальной станции.
За стеклянным куполом проплывали осколки разрушенного Хроноцентра — теперь просто мусор в космосе. За столиком сидели:
- Мужчина с аккуратными усами (слишком знакомыми для тех, кто помнил старые фото).
- Рыжая девочка, слизывающая клубничное мороженое с ложки.
- Женщина в синем платье, помешивающая кофе.
— Мам, а правда, что раньше время было линейным? — спросила девочка, оставляя розовый след на щеке.
Женщина улыбнулась:
— Правда. Но кому нужно прошлое, если есть такое мороженое?
Мужчина достал старую фотографию:
— Кстати, нашёл кое-что в архивах.
На снимке — разрушенный Кёнигсберг, 1947 год. В углу, почти незаметно — тень с фотоаппаратом.
— Кто это? — девочка потянулась к карточке.
— Самый важный фотограф в истории, — сказал мужчина. — Он никогда не существовал. Женщина вдруг замерла.
— Странно… — она прикоснулась к виску. — Мне снилось, будто я работала в каком-то центре…
— Неважно, — Макс разломил вафельный стаканчик пополам. — Главное — мороженое не растаяло.
Алиса слизала последнюю каплю мороженого и вдруг спросила:
— А кто это на фото?
Макс вздрогнул. На столе лежал старый снимок — мужчина с усами у разрушенной кирхи. Он не помнил, откуда взялась эта карточка.
— Не знаю, — честно ответил он. — Но кажется, это кто-то очень важный.
Лена (которая в этой реальности никогда не носила скафандр) вдруг потрогала рамку фото:
— Странно… мне кажется, я его знаю.
За стеклянным куполом проплывал обломок — кусок станции с выцветшей надписью «Хроно». Алиса потянулась к фото, но в тот же миг искусственная гравитация дала сбой. Ложка, кусочек мороженного и снимок зависли в воздухе. На секунду.
Потом гравитация вернулась. Мороженное упало Алисе в ладонь. Ложка — на пол. А фотография…
Фотографии больше не было.
— Эй, куда она делась? — Алиса нахмурилась.
Макс развёл руками:
— Наверное, нам просто показалось.
За окном, в чёрной пустоте, одинокий обломок медленно вращался, унося с собой тень человека, которого никогда не существовало.
КОНЕЦ.
Первоначально рассказ «Полдень, который будет» опубликован на моем канале в Дзене. Там же можно оставить комментарий к рассказу.